Такая большая и такая маленькая



бет1/3
Дата14.07.2016
өлшемі351.5 Kb.
#198246
  1   2   3
Бото Штраус

Такая большая — и такая маленькая



Сцены

Авторизованный перевод с немецкого Василия Ситникова



Театр М 3

Сцены


Марокко.

Ночное дежурство.

Десять комнат.

Стар и млад.

Остановка.

Семья в саду.

Недостойная раба твоя.

Диктант.


Отвратительный ангел.

В обществе.




Марокко

Лотта ей около тридцати пяти сидит одна за столом в ресторане, вечером. Ту­ристка на юге, она тщательно принаряже­на и накрашена. На ней светлые брюки, яркая цветная блузка, искусственная коса уложена узлом на затылке, в ушах боль­шие серьги, накладные ресницы и яркие ногти. За ее спиной огромная дверь на террасу со спущенными наполовину жалю­зи, в лунном свете силуэты двух муж­чин, гуляющих на террасе.

Лотта. Вы слышите? Двое мужчин снаружи ходят туда-сюда. Уже целую вечность. Низкие голоса. Слышите? С ума сойти можно. (Прочищает пальцем ухо и, под­ражая тону говорящего, повторяет услы­шанную фразу.) «И тогда свершилось под­линное чудо...» С ума сойти. До чего же сочные голоса у этих мужиков! Они не из нашей туристской группы. Приехали отку­да-то еще. Господи, помоги мне пережить эту жаркую ночь. Какие звуки! Боже, бо­же! Эти ребята явно не из нашей группы. За всю мою жизнь я не слышала таких музыкальных голосов... Гармония! Было бы, конечно, разумнее не прислушиваться. А что делать? Разве уснешь, когда снару­жи звучат эти райские голоса... Один го­ворит: «Почему бы нам не продумать все еще раз, Фридер?» Ага! Фридер... Это го­ворит другой. Фридер отвечает: «Так мы не продвинемся вперед, а продвинуться нам надо. Поэтому я предлагаю: обдумаем как следует, что дальше, не стоит начинать все сначала»... Теперь тишина. Молчат. Ходят взад и вперед. Вот это логика! Ма­рокко, с ума сойти! Это надо увидеть. Вна­чале мы были дружной туристской группой. Ладили между собой. А потом! Адская жара. И сейчас, можно сказать, все против всех... Вы слышали? Один называет дру­гого Фридером, а тот первого никак не на­зывает. И так продолжается не один час. С ума сойти. Фридер совсем не называет не-Фридера по имени. Я все жду, удастся мне наконец узнать, как зовут не-Фридера. Вдруг Фридер проговорится и назовет его по имени или хотя бы кличкой. С ума сойти можно. Хотела бы я обладать спо­койствием этих логиков. (Делает глоток минеральной воды.) Дом наполнен бес­чувственными людьми. Эти два незнаком­ца на террасе — единственная отрада. По­ка они там, остается шанс: а вдруг попоз­же они заглянут сюда? Снаружи ведь вид­но, что в зале горит свет. Этого-то они не могут не заметить. Если уйдут с террасы, ну, значит направились по своим комнатам



через главный подъезд и уж в ресторан не зайдут. А пока есть надежда, что они еще могут пригласить меня на бокал вина. Со­образят небось: не так я уж молода, что сижу здесь. Ну, а если уйдут спать? Тогда прощай надежда: и нынешний бесконеч­ный день не принес ничего нового... Еще одиннадцать дней в Агадире. Время бежит. Я только прибавляю в весе. Все очень про­сто: ничего не получается. Время бежит, да не так... Мне все кажется, дома в поч­товом ящике лежит письмо в большом кон­верте с таким родным адресом: Саарбрюк-кен, улица 13-го января, дом 8. С ума сой­ти. Кто же это пишет? Клуб любителей книги прислал годовой проспект. Так, так. Весьма рада. Все же лучше, чем ничего. Могло бы не прийти вообще никакого письма... Опять те, на террасе! Слышите? Который не-Фридер, вещает голосом глав­ного врача... правда, не совсем ясно. Од­ну минутку... Он говорит вроде... «элемен­тарно». С ума сойти. Из-за бархатного го­лоса я почти ничего не могу разобрать. Что за голос — просто музыка! Теперь он сказал: «Предупреждение» ... Фантасти­ка! Ох, уж эти немцы с их железной логи­кой! Фридер, похоже, поглавнее. Не слу­чайно не-Фридер часто называет его по имени, а он не-Фридера ни разу не назвал. О чем они? Как вы думаете? Речь, оказыва­ется, об элементарном. Слово «элементар­ный» теперь употреблено в связи с другим словом... вроде бы «трубадур». Как вы думаете? А вот сейчас яснее: кто-то «пере­шел Рубикон:». Кто? Неразборчиво. Какое-то короткое, незначительное слово. Не-Фри­дер так его произнес, вроде мышь пробе­жала на большом барабане. Внимание! Фридер... (Смеется, тараторит.) «Излучаю­щий уверенность»... (Забавляется). «И вполне возможно... вполне»... Теперь не-Фридер: «Допустим, неизбежно...» (Пов­торяет громче и быстрее.) Фридер: «Пороки проистекают из пристрастия к алкоголю и жажде»... Не-Фридер: «Алчность... махина­ции, фанатический эгоизм». Фридер: «Не­удовлетворенность». Не-Фридер: «Жад­ность... разница между теми, кто... только жаждет, и теми... кто, преодолевая жажду...». Кончили. Жажда. С ума сойти. Так просто. Логики, скажу я вам, кому хочешь дадут десять очков вперед! Теперь они начнут вы­хаживать молча два-три круга, размышляя над тем, что минуту назад выпалили вслух. А голоса хороши. Исключительно благо­родное звучание. Как говорят, удовольствие с ромом. И о чем же они говорили? Гос­поди, о чем бишь шла речь? Как я могу это передать? О склонности к алкоголю... об алчности. Только не спрашивайте более детально. У меня не такой характер, что-


бы все замечать. Да и память всегда была неважная. Я сказала сейчас «жажда»? По­ка они расхаживают, не исключено, что еще заглянут сюда — пропустить по стаканчи­ку — и тут заговорят со мной, если, ко­нечно, не решат спуститься к пляжу, а по­том подняться к себе через главный вход. В такой адовой жаре не заснешь по-чело-вечески. Только те, кто ездил сегодня на экскурсию в Марракеш и поздно вернулся, те уже спят без задних ног. Я не ездила. Вся группа перессорилась вдрызг. Я целый день сижу в тени, где хоть немного обдает прохладой. Слушать, как жены кричат на своих мужей... Один за другим теряют ли­цо. Мужчины орут на своих жен даже по­среди пустыни. Я в дополнительных меро­приятиях не участвую, я за это не платила. (Пьет минеральную воду.) Жадность, за­висть, безразличие, стяжательство и сле­пое рвение — вот страсти нашей турист­ской группы. И алкоголизм тоже. Ты, Фри­дер, забываешь упомянуть, что логически с этим связано: различие между обеспечен­ными, которые имеют буквально все, и ме­нее обеспеченными, которые пользуются минимальной программой и не могут поз­волить себе «дополнительных мероприя­тий». И говорят в группе тоже о чем-то важ­ном. Вроде как те двое на террасе. Не всегда, правда, услышишь столь отто­ченную речь. Да и говорят они о других проблемах. О, эти низкие голоса, сохрани меня, господи! Кругом черт знает что. И у меня уже годы—годы! — разлад, невезе­ние, ложь, любовные шашни моего Пауля в Саарбркжкене. Живем фактически в раз­воде. А потом встречаются мужчины вроде Фридера и не-Фридера. Какая дружба! Ка­кая логика! И какие голоса! Так очень бы­стро поумнеешь. Слышите? Опять начина­ется. Фридер говорит что-то о «юдоли пе­чали»... Прекрасно. Восхитительно. (Напе­вает.) «Юдоль земная, юдоль печали». С ума сойти. Снова не-Фридер (быстро повторяет за ним): «Земля плодоносит». Или «земля едва носит»? «Человек теряет образ человеческий». Так что же: земля «плодоносит» или «едва носит»? «По­стой, — говорит Фридер, — давай обсудим подробнее». Так-так. Так что же, «плодоно­сит» или «едва носит»? Мало сказали. И опять молчат. Что-то о человеке, кото­рый потерял то ли фотокарточку, то ли лицо. Не разобрать. Но, кажется, не бы­ло сказано ничего важного. Ну, потерял человек свою фотокарточку. Да! Чуть не узнала, как зовут не-Фридера. «Постой», — сказал Фридер и назвал его по имени. Вер­тится на языке... Герд... Берт... Фред. Черт, с крючка сорвалось! Еще одиннадцать дней в Агадире. (Громко поет). «Юдоль земная,

юдоль печали»... Два "мужика. С ума сойти. Ходят туда-сюда, туда-сюда. Шаги, я ска­зала бы, тяжелые. Мужчины явно в зрелом возрасте. В модельный ботинках на кожа­ной подошве. Кожа шуршит по песку и цементу, вес солидный., Это тебе не какие-нибудь сандалеты или плетеные туфли из соломки. Наверное, в светлых вечерних кос­тюмах: один — в кремовом, другой — в сиреневом. Галстуки цвета бордо, воротнич­ки под узлом расстегнуты. Для такой-то глотки, с таким-то голосом! Слышно, как шелестит тонкое полотно брюк. Один поз­вякивает в кармане зажигалкой и монета­ми. Скорее всего, это делает не-Фридер, ког­да думает. Босс Фридер не нуждается в бренчании, чтобы думать. Ах, как я хотела бы быть Фридером или не-Фридером и ша­гать в ногу, рядом с Фридером и не-Фри­дером... Нет, нет. Ничего я не хочу. Кто я такая, чтобы хотеть. Мне достаточно по­слушать, как разговаривают счастливые люди. Ну, говорите же что-нибудь, мои неразлучные сказочные голоса!.. Один день в Марракеше обошелся бы мне в сто сорок две марки, да еще посещение рынка. Без покупок в Марракеш и ездить незачем. А подаяния многочисленным нищим? Фрук­ты, напитки, обед где-нибудь в харчевне? Нет, ехать в автобусе в таком пекле — этого я не переношу. Сиди, обливайся по­том и дрожи от страха, остановят или не остановят, если начнет тошнить. К тому же мы все в группе разругались насмерть, буквально все... Опять! Фридер! (Поднялась с места, пытаясь лучше расслышать.) Что? Что? (Увлеченная голосом, делает два ша­га в направлении террасы.) Да... да... Бо­юсь, боюсь... (Говорит с пафосом.) «Чело­век покинет эту землю и бросит свои дела. После него почва покраснеет от стыдливо­сти и плодородия. Сады и поля завладеют пустыми городами. Антилопы поселятся в комнатах, а ветер будет трепать листами раскрытых книг. Земля обезлюдеет и рас­цветет. Закованная надежда, освобожден­ная от всяческих пороков, воскреснет и проявит себя в самосозерцании. Море не будет качать корабли, на землю не ступит ничья нога и воздух будет шелестеть лишь головками цветов. И так будет продолжать­ся тысяча двести шестьдесят дней...> (Снова говорит для себя.) Как это, тысяча двести шестьдесят дней? Что это означает? Я действительно слышала про тысяча две­сти шестьдесят дней? Это ведь в пересчете составит неполных четыре года. Четыре го­да чего? (Слушает дальше.) Мужчины ос­тановились. Они больше не ходят! О небо, что я сказала? Они стоят! Я ощущаю, как они стоят и прислушиваются. Они слуша­ют! Кого слушают, меня? О боже, сделай




так, чтобы они опять начали ходить... Они подслушивают меня. (Закрывает рот ру­кой.) Не-Фридер: «Мне показалось, что в доме кто-то вскрикнул». Фридер: «И мне послышалось, как кто-то закричал. Но сей­час не кричит. Видимо, беда миновала»... Не-Фридер: «Или радость». Фридер: «Мо­жет, крик повторится». Они молчат. По­том пошли, ступая на носках. Они подни­мают головы, молча качают головами. С ума сойти. Они снова начали ходить... (Падает на стул.) О, господи! Как все жи­во... (Яри последних словах она снимает накладную косу, серьги, ресницы и склады­вает перед собой на столе.) Возможно, я заговорила слишком громко. Как глупо с моей стороны. Как это глупо. Нелегко про­водить отпуск без собеседников. И вот ино­гда к вечеру у меня срывается с языка то или иное слово, а я даже не замечаю. Го­ворю странные вещи в твердом убеждении, что я думаю об этом про себя. Что подела­ешь? Надо отдать себе ясный отчет, что это так, и опять все наладится. (Молчит и слу­шает.) Красивые голоса. Вы слышите? Се­годня симпатичнее, чем тогда. (Смеется.) С ума можно сойти.

Ночное дежурство

Лотта.

Муж.


Жена.

Спальня жены в утренний час. Окно заве­шено гардиной. Женщина спит. Муж си­дит на стуле около ее кровати. Его пиджак висит на спинке стула, рубашка расстег­нута, шнурки ботинок развязаны.

Жена (пробуждаясь). Что это?

Муж. Спи спокойно. Ничего.

Жена. Ты меня звал?

Муж. Нет.

Жена. Что ты делаешь в моей комнате?

Муж. Сижу.

Жена. И давно?

Муж. Всю ночь.

Жена. Всю ночь? Тебе не пора на работу?

Муж. Я сегодня не пойду.

Жена. Что-нибудь случилось?

Муж. Нет.

Жена. Почему ты не в своей постели?

Муж. Спать не хочется.

Жена. Сегодня мне надо съездить за детьми.

Какая погода? Муж. Кажется, туман. Жена. Жаль. Не люблю езду в тумане. Муж. Я могу поехать. Жена. В самом деле? Хочешь съездить? Муж. Могли бы съездить вместе.

Жена. У Терезы там нет никакого пальто. (Ог-кидывает одеяло и садится.) Который час?

Муж. Восемь часов сорок минут.

Жена. Тебе же давно пора быть на службе. Я что-нибудь говорила во сне? Что-нибудь сказала?

Муж. Нет.

Жена. Ты что, подслушивал?

Муж. Да нет.

Жена. Ты хочешь о чем-нибудь поговорить?

Муж. Нет. Мы могли бы съездить за детьми.

Жена. Знаешь, мне кажется, ты нарочно си­дишь в моей комнате, когда я сплю, и при­слушиваешься. Мне это совсем не нравит­ся. А ты сам как считаешь?



Он не отвечает. Она оборачивается к нему. Видит, как он пожал плечами.

...Что это значит? (Повторяет за ним его жест.) Не будь таким толстокожим! Скажи все-таки, что это означает, почему ты си­дишь здесь всю ночь и прислушиваешься?

Муж. Я не прислушивался. У меня и в мыслях не было.

Жена. Теперь я целый день буду ломать голо­ву, что значит сидеть и прислушиваться, когда другой спит. Тебе все время что-то оригинальное приходит в голову, чтобы ос­ложнить наши отношения, сделать их не­выносимее!

МуХ. Если спокойно разобраться...

Жена. Скажи, что ты от меня хочешь?

Муж. Ну, в чем здесь осложнение?

Жена. Во всем. Ты создаешь невыносимые ус­ловия.

Муж. Если спокойно разобраться, ничего нет проще: кто-то сидит около тебя, когда ты спишь. Это должно действовать успокаива­юще.

Жена. Это может действовать успокаивающе, когда кто-то предупреждает заранее, что он побудет рядом. Было бы приятно, если б кто-то сказал накануне, что он будет бодр­ствовать у твоей постели. Но ты проника­ешь ночью в мою комнату, и я чувствую во сне, как кто-то в комнате дышит, и это ужасно, это жутко!

Муж. Как я мог заранее сказать, что приду сю­да и буду сидеть у твоей постели? Заранее об этом ни один человек сказать не может. Ты ищешь повода к ссоре.

Жена. Сказать об этом, оказывается, нельзя, а вызывать страшные сны можно. А как я по­том от этих кошмаров отделаюсь — это не твоя забота? Как мне забыть, что целый город провалился в пропасть, в какой-то поток, а я, еще маленькая, в это время на­ходилась наверху, в комнате старшего Биркхольца...

Муж (встал и подошел к окну). В общем, ты спала спокойно до самого рассвета. (Вни­мательно рассматривает гардину, жена на-


блюдает за ним.) Гардина слишком тонкая, она пропускает даже первый слабый свет. Раньше у нас здесь висели толстые шторы. Пожалуй, надо навесить жалюзи снаружи или сюда более плотные гардины...

Жена. Олух.

Муж. Надо, чтобы утром у тебя было подольше темно.

Жена. Олух царя небесного.

Муж. Ах, знаешь что...

Жена (пытается встать с кровати, но падает обратно). Как мне освободиться от этого кошмара? Ну что за глупость ты устроил! Без последствий на этот раз не обойдется. (Встала и направилась в ванную.)

Муж (раздвинул гардины и открыл окно. Го­ворит с собой). Она вправе так говорить, ибо она самая красивая женщина. Но она не переносит беспокойные ночи. С моей стороны больше ничего подобного не пов­торится. (Садится на стул.) Ну вот, даже солнце проглянуло сквозь туман. Это ее обрадует. Я понимаю: больше всего она хочет быть счастливой. Она прямо-таки по­мешана на хорошем настроении и на своей красивой внешности. Она на каждом шагу ищет радостей жизни, а между тем ста­новится все более нервной. Не переносит даже шума, которым сопровождается всякая радость. Бывает — в хорошем обществе этого никак нельзя избежать, — где-нибудь раздается взрыв смеха. Она вскакивает, как кошка, бежит прочь. Ей кажется, что сме­ются над ней. Она сама говорила. И тогда я удерживаю ее. Как можно спокойнее ве­ду домой и даю выговориться. В слепом страхе она выкрикивает ругательства мне в лицо. Пока она кричит, я сижу и слу­шаю. И тем самым помогаю ей прийти в себя. Она сама признает это и иногда быва­ет готова опять пойти к гостям, а иногда... Иногда так и не может.

Лотта заглядывает в окно снаружи. На ней вышедший из моды костюм юбка и жакет.

...С тех пор, как я охвачен этой заботой, мне не нужны никакие радости, и я даже не могу позволить себе ревность. Забота может поглотить мужчину целиком, радость этого сделать не в состоянии.

Лотта. С кем это вы так мило разговариваете?

Муж. Я рассуждаю о своей жене.

Лотта. Я много раз видела ее. Продолжайте, продолжайте.

Муж. Ничто не может разлучить меня с ней, ни дети, ни даже любовь к детям. В свой последний час, когда наступит конец это­му празднику, я хочу видеть только ее, держать ее руки в своих руках.



Жена возвращается из ванной.

Жена (Лотте). Вы кто такая?

Лотта. Мы с вами виделись не один раз.

Жена. Значит, вы...

Лотта. Меня зовут Лотта.

Жена. Ну и что?

Лотта. Ничего.

Жена. Почему вы заглядываете в наше окно?

Лотта. Просто я услышала, как разговаривает сам с собой ваш муж. Это было так инте­ресно.

Жена. Ты говорил? О чем же?

Муж. Просто так.

Жена. После бессонной ночи?

Лотта. Он провел бессонную ночь?

Жеяа достает платья из шкафа, расклады­вает на кровати, чтобы выбрать, что надеть.

Жена. Вы не медицинская сестра из клиники профессора Тышнера?

Лотта. Нет. Я —свободный художник-график, а раньше работала инструктором лечебной гимнастики, так что вы почти угадали. Толь­ко я работала в городском госпитале.

Жена. Там я тоже бывала.

Лотта. Мой муж — публицист Пауль Лига. Не слышали?

Жена. Нет.

Лотта. Он пишет также под псевдонимом Смо-ки. Может, это имя вам что-то говорит?

Жена. Думаю, оно мне незнакомо.

Лотта. Вы не только сами красивы. У вас такие прекрасные вещи.

Жена. Шутите?

Лотта. Кроме шуток.

Жена. Хотите верьте, хотите нет, но я уже не­сколько месяцев не покупала ничего но­вого.

Лотта. Но в Саарбрюккене вы все равно оста­етесь в центре внимания.

Жена. У меня пропал к этому интерес. Я не­сколько лет пыталась ярким пятном ожи­вить это темное захолустье. Но теперь ус­тала. Этого все равно не ценят.

Лотта. Вы можете считать себя счастливой, вы нашли свой стиль.

Жена. Людям это ненавистно, я чувствую. Они ненавидят и мой стиль и меня в придачу. Я теперь боюсь остановиться перед витри­ной магазина, мне кажется, кто-то схватит меня за затылок и вдавит в стекло.

Муж. Возможно, это всего лишь видимая часть айсберга во всеобщем возбуждении наших дней.

Лотта. Вершина айсберга? Ого!

Жена. Слишком претенциозно, Эгберт!

Лотта. Вершина айсберга! Хо-хо! Очень удач­ное сравнение, Эгберт.

Жена. Попрошу полегче!

Лотта. Хорошо. Мне хотелось бы увидеть вас в платье такого спокойного тона, в котором вы были на международной встрече по теннису два года назад.


Жена, Спокойного тона? Может быть, беж,
чуть удлиненное? *

Лотта. Да.

Жена. Фирма «Шанель».(Идет к шкафу и вы­нимает платье.) Это?

Лотта. Нет. То было другое-Жена (ищет). В спокойном тоне... два года на­зад... Это?

Лотта. Нет, тоже не то. Посмотрите вон там, рядом с плиссе болотного цвета...

Жена, Это?

Лотта. Нет, перед ним.

Жена. Это?

Лотта. Рядом.

Жена. Вот это?

Лотта. Да, это. Оно. Вы были тогда в нем.

Жена. Но это же не цвет беж!

Лотта. Наденьте его, пожалуйста, для меня.

Жена. И это не в спокойном тоне, а в темном, это от «Мизони». Кстати, я не была на том теннисном турнире.

Лотта. Клянусь вам, вы были там... Спокойный тон...

Жена. Я могла бы доказать вам по записям в дневнике, что это платье я не надевала ни разу после рождения Мартины.

Лотта. Все равно. Я бы хотела. Пожалуйста!

Женщина надевает платье.

...Я еще тогда подумала про вас: вот сидит прекрасная дама, за которую рыцари дра­лись на турнирах... Великолепно. С ума сойти! Спокойный тон, просто светится из­нутри, мягкая, струящаяся ткань!

Жена. Крепдешин, переливающиеся краски, немного мрачновато. (Надевает чулки.)

Лотта. В средневековье, в самом центре, как скала, возвышался образ Прекрасной Да­мы. В те времена женщина была для муж­чины первой ступенью к богу.

Жена. Она и сейчас в центре, как тогда!

Лотта. Только есть разница: теперь никто не стремится к богу. Женщина стала для мужчины самоцелью.

Жена (причесывая волосы). Вы что, пропо­ведуете по поручению церкви?

Лотта. Да нет.

Жена, Может, все-таки да?

Лотта. Я вот думаю, как это вы можете удов­летворяться Саарбрюккеном?

Жена, А я и не удовлетворена. Напрасно вы обо мне так думаете.

Лотта. Вами должен восхищаться весь мир.



Мужчина следит попеременно за женой и за Лоттой, будто теннисный судья за мячом. Он хмыкнул и покачал головой.

Жена. Каким образом? Ринуться в путь с деть­ми в чемоданах?

Лотта. Кто не показывает себя свету, тот увя­дает. Пройдитесь по комнате, прошу вас. Для меня.

Жена. Предпочитаю, чтобы меня спокойно рас­сматривали анфас.

Лотта. Вы прячете какой-нибудь изъян?

Жена. Нет у меня изъянов. Просто сейчас на мне нет подходящих туфель. Я еще не ре­шила, что надеть. Какие же туфли? Эгберт, ты какой костюм наденешь? Сегодня вы­ходной.

Муж. Я? Может, в бледную полоску?

Жена. Старый, в бледную полоску? Тогда к нему подходят... К такому костюму я могу надеть только старое гладкое платье от «Бризоли»...

Муж. Зачем? Давай лучше я буду подстраи­ваться под тебя. Может быть, мне лучше надеть...

Жена. Синий «фреске».

Муж. Как скажешь.

Жена (хлопает в ладоши). Так, прекрасно! А я, наконец, попробую шелковый блейзер от «Диора».

Лотта. Ну, пройдитесь же немножко. Прошу вас, пройдитесь хотя,бы в чулках. Ну, иди­те! Вот так. Теперь и ноги видны.

Женщина прохаживается, меняя походку и жесты.

...Не надо так, не тяните шаг, быстрее! Тип-топ... Тип-топ... Тип-топ! Такая поход­ка вам идет больше. Люкс! Когда я немно­го прищуриваю глаза, вы отдаляетесь и превращаетесь в загадочного идола... С ума сойти! Спасибо, очень хорошо для воспоми­наний. Пройдитесь туда и обратно! Чего вам не хватает, так это многих тысяч вос­торженных людей, которые бы вам зави­довали. И еще вам не хватает подмостков, банкетов, тет-а-тета на высшем уровне!

Жена. Да, это мой мир!

Лотта. И больше ничего не надо!

Жена. И больше ничего.

Муж (громко). Вы, по-моему, заболтались!

Жена (Лотте). Очень любезно с вашей сторо­ны. Я чувствую себя снова хорошо. Ваша ободряющая оценка через окно подействова­ла лучше гимнастики. (Села на стул перед зеркалом.)

Лотта. А теперь давайте подберем подходящие туфли!

Жена. Эгберту не нравится. В его фирме толь­ко трое служащих. Весь экспорт обеспечи­вают четыре человека. Наша семья из чет­верых живет на это, но в последние пятнад­цать лет мужу ни на что не оставалось времени — когда тут знакомиться со стра­ной и людьми.

Лотта. Туфли надо подобрать умело. И потом украшения. Вид всегда должен быть на




уровне. Шляпы, накидки, капюшоны, шар­фы! Жена. Теперь я попросила бы вас прекратить

фокусы-покусы.

Лотта. Надеюсь, мы стали немного ближе. Жена. Да, появилось еще одно лицо в Саар-

брюккене, с кем надо раскланиваться. Лотта. Как это? Что ты подумала обо мне? Что же я, аферистка какая-нибудь? Втираю тут очки?

Жена. Ну, что-нибудь в этом роде. Лотта. Да нет же. Просто у меня такая мане­ра. Стараешься на незнакомых людей про­извести впечатление, лезешь вон из кожи. Просто я очень хотела познакомиться. Жена. Что мне известно про вас, кто вы такая? Я не хотела бы влипнуть в глупую исто­рию. Конечно, твоя манера очень мила, но ее .хватит на неделю, не больше. Лотта. Я достаточно свободна и могла бы

внутренне импонировать...

Ж е н а. Ну а я — это моя семья. Я не ищу кон­тактов с чужими людьми. Лотта. Так мне и следует понимать? Жена. Придется.

Лотта. Но новым закомым всегда есть что рас­сказать друг другу.

Жена. Мы не знакомы. (Встает, подходит к ок­ну, чтобы закрыть его.)

Лотта. Ты... не надо. Я интересуюсь изобрази­тельным искусством, чтением, языками, международной жизнью! Не надо! Мне хо­чется послушать, как разговаривает твой ребенок.

Жена. У меня не один ребенок. У меня две до­чери: Тереза и Мартина. (Закрывает окно и задергивает гардину.)

Муж (взволнованно). Это просто удивительно, что никто из фирмы не звонит, не инте­ресуются, где я? Я бы хотел, чтоб Шён-борн, Кернер и Бенкенрат тоже остались до обеда дома со своими женами. Нам нет никакой необходимости продавать столько магнитных вентиляторов. Растущий спрос на электронику освобождает нас от лиш­них хлопот. Более того, продажу можно было бы легко расширить. Маленький маг­нитный насос или, как ты его называешь, эта штуковина (достает из жилетного кар­мана маленький моторчик, сделанный из золота), эта штуковина обеспечивает нам безбедное существование. Моя специаль­ность... без нее ни в Базеле, ни в Боготе не подается воздух в аквариумы. И все эти приборы идут из ФРГ через меня во все страны мира. Среди хороших товаров, из­вестных мировой торговле, имеет спрос и эта некрасивая штуковина. Смех да и толь­ко. Эту золотую модель ты подарила мне к моему сорокалетию, так как она прино­сит нам золото. Я готов первый подтруни­вать над самим собой, но, знай, ты — ис-

точник моего самоуважения. Пусть мате­риальная сторона тебя не волнует. Пусть там внизу шикают и улюлюкают. Здесь, наверху, должно быть солидно и спокойно. Здесь, вверху — мы.

Жена. Что ты себе позволяешь? Не спишь по ночам. А утром разговариваешь сам с со­бой так громко, что прохожие останавли­ваются. Все фантазируешь. Иди в свой эк­спорт. А иначе что с нами будет?

Муж (тихо). Немного сердечного такта, и все будет отлично.

Десять комнат

Лотта.

Толстая женщина.



Старуха.

Старик.


Гитарист.

Ассистент.

Асси стентка.

Женщина в закрытом платье.

Пауль, муж Лотты.

Турок.


«П а л а т к а».

1

Комната, пустое пространство. В задней стене справа дверь, слева окно. Яркий свет. Пропорции комнаты, двери и окна так увеличены, что взрослые люди на сцене ка­жутся маленькими. В середине комнаты на полу лежит скомканный нечистый резино­вый плащ. Слышно, как Лотта бежит по лестнице.



Стук в дверь. Лотта нажимает на дверную ручку. Большой ключ из замка упал на пол. Дверь осталась закрытой.

Лотта (снаружи). Эй, ты там! Открой! (При­слушивается.) Это — я, Лотта... (Тихо сту­чит, потом негромко произносит.) Люби­мый...

Сеет в комнате угасает. Любимый?

Слышны медленные, потом ускоряющиеся и затихающие шаги по лестнице.

Другая (та же) комната. Пустое простран­ство. Светло. Толстая женщина. Ее левая голая рука перетянута платком в цветочках. Она пытается занять удобное положение для впрыскивания себе морфия. Женщина наклоняется, опирается на стену,


садится на корточки, потом на колени, на­конец усаживается на полу. Лотта откры­вает дверь и застывает на пороге. На ней расстегнутое пальто и серый с голубоватым оттенком костюм. В левой руке перенос­ной телевизор, под мышкой другой руки чертежная папка.

Толстая женщина. Входи или убирайся.



Лотта медленно прикрывает за собой дверь. Женщина делает укол.

Комната. Окно открыто. Маленькая одно­местная палатка, на колышке палатки под­вешена варежка. Полы палатки, как одея­ло, прикрывают человеческое тело, которое громко дышит. Лотта входит в комнату, тело в страхе отшатнулось в сторону. Лот­та снова захлопнула за собой дверь и уда­лилась.

В комнате пожилая супружеская пара. Пе­ред открытым окном Старик массирует спину свой жене. Лотта постучала тихо, потом вошла без приглашения. Оба пожи­лых человека повернулись в ее сторону.

Старуха (тихо). Розель! Боже милостивый,

детка!

Лотта. Прошу прощения... Старик. Попрошу вас на минутку выйти, пока




Достарыңызбен бөлісу:
  1   2   3




©www.dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет